Анализ стихотворения «За гремучую доблесть» (Мандельштам О.Э.) откроет нам не только поэтический мир позднего творчества поэта, но и поможет по-новому взглянуть на век прорыва в развитии страны, век индустриализации, которому пелись дифирамбы по всем радиоканалам.
Судьба Мандельштама удивительна и сложна одновременно. Ведь ему пришлось застать рубеж веков и жить и творить при разной власти. На его глазах менялся мир, буквально ломался под тяжестью напора коммунизма. И так много ожидавший от перемен поэт, не смог принять того разрушительного ужаса революции, который творился буквально у него на глазах. Рушились мечты, уничтожались целые семьи, перекраивались земли и история. У людей в то время выбор был невелик: идти в ногу с кровавой революцией или стать ее противником. Последнее чаще всего означало смерть.
Таким же был выбор и у Мандельштама. И как человек, тонко чувствовавший этот мир, он не смог принять условия Сталинской железной руки. Потому 20 — 30 годы начала столетия прошли для творчества поэта под знаком противостояния власти. Хотя бы и в стихах.
Так, стихотворение «За гремучую доблесть грядущих веков» стало центральным в «каторжном», или «волчьем», цикле стихотворений. Цикл этот стал смертным приговором Мандельштама. А данное стихотворение — еще и своеобразным предсказанием: поэта сослали в Сибирь, где он скоро умер от тифа.
Стихотворение с надрывом раскрывает тему человека, уставшего бояться и гадать о своей участи. Хаос, неизвестность, ужас в глазах прохожих, доносы и расправы — все это угнетало Мандельштама. Невыносима была для него политика новой власти, которой он был неугоден. Не в силах больше терпеть тиски «века-волкодава», поэт жаждет ссылки, которая ему милее, чем мнимая свобода и жестокость.
«Запихай меня лучше, как шапку, в рукав/Жаркой шубы сибирских степей» — так, пожалуй, можно сформулировать главную мысль стихотворения Мандельштама. Куда угодно, как угодно, но бежать от сегодняшней России.
Стихотворение состоит из четырех четверостиший. Причем, первое из них можно считать предисловием к основной части.
В первой части — причина подавленности лирического героя: новая власть лишила его, как и многих других, не просто радости жизни, а и места в ней — «чаши на пире отцов». Даже честь отобрали у него. Но во имя чего человек терпит такие лишения? Во имя чего дает раздавить, сломать себя? Велика ли эта цель? В первой строке появляется слово «доблесть», призванное оправдать любые лишения, любые грехи, но доблесть у Мандельштама «гремучая». За этим эпитетом с негативным, обрушающим значением теряется смысл понятия доблести. Уж слишком высокую цену заплатили за нее люди. И для Мандельштама не стоит вопроса о необходимости таких жертв ради «гремучей доблести». Не стоит она того. Ведь в светлые идеи перестройки общества были намешаны и мерзкие, смертельные, которые искусно прикрывались громкими лозунгами.
«Высокое племя». Пожалуй, можно назвать это сарказмом, если подумать о том, кого называл так Мандельштам. Скорее всего, это обращено к кучке людей, пришедших к власти. И вот ради них должен был лирический герой поэта лишиться самого себя. Мандельштам с презрением бросает эти слова в лицо сталинскому режиму.
Время, в котором довелось жить Мандельштаму, он называет волкодавом. Метафора «мне на плечи кидается век-волкодав» становится его палачом, убийцей. Сначала души, а потом и тела. Но поэт не желает считать себя частью этого времени, он не волк, но понимает, что ему не избежать волчьей участи, и тем обиднее, тем сильнее охватывает отчаяние.
Лирический герой должен сделать сложный выбор: честь или жизнь. Но сама мысль об этом ранит его сердце, потому он предпочитает сбежать отсюда. И уж лучше пойти на край земли, в ссылку, в Сибирь, чем жить среди волков, принимать их правила игры. Эта мысль выражена метафорой:
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей
Запихать шапку в рукав — скомкать, смять, лишить света и воздуха, спрятать ото всех в неудобное темное место. Но стать невидимым и смятым в «жаркой шубе» для поэта лучше, чем жизнь без чести и места.
Развивая свою мысль о желании спрятаться подальше от хаоса и нелепости, лжи и предательства, Мандельштам в третьем четверостишии использует антитезу — противопоставление пошлой и страшной жизни, которую он вынужден делить с волками и звездного неба Сибири:
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых костей в колесе;
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе.
Лирический герой живет мечтой о жизни на лоне первозданной природы, в ее «первозданной красоте». Таким местом, не тронутым «трусами и хлипкой грязцой», видится ему Сибирь. Там желает он найти уединение и покой. Там всю ночь сияют «голубые песцы», течет неспешный и величественный Енисей, «и сосна до звезды достает».
И как тут не вспомнить Лермонтова с его романтическими стихотворениями «Выхожу один я на дорогу…» и «На севере диком стоит одиноко…». Мандельштамовский лирический герой точно так же, как лирический герой М.Ю. Лермонтова, остро чувствует одиночество среди людей. Хотя вряд ли можно назвать людьми тех, кто живет по волчьим законам.
«Уведи меня в ночь…», — так просит лирический герой. Кого? Возможно, судьбу. Или это обращение к природе: только она умеет мудро расставить все на свои места в этом мире. Он просит увести его в ночь, которая может спрятать под своим темным покрывалом. Чтобы никто не увидел его, и чтобы он не мог больше видеть того, как сами люди измываются над страной, поливая ее грязью и кровью.
У стихотворения кольцевая композиция: в последних его строках повторяется мысль первых строчек второй, основной, части: «но не волк я по крови своей…» — «потому что не волк я по крови своей…». Кольцевой композицией замыкается круг, из которого лирическому герою, кажется, нет выхода, и во всеобщей мясорубке, когда повсюду кровавые кости на колесе, кидается на него волкодав, не различая, кто перед ним. И уже не выбраться отсюда. Этот круг порочный: или жизнь, или честь… Другого не дано в веке нынешнем.
Мандельштам дважды повторяет мысль, что он не волк, делая акцент на этом. Она не звучит обреченно только благодаря последней строке:
И меня только равный убьет.
Знал ли поэт, что за такие стихи его могут не просто отправить в ссылку, но и убить? Знал. Но все-таки он с гордостью пишет, что его не убить волкодаву. Я думаю, что Мандельштам предпочел честь жизни в постоянном страхе и несвободе. Потому что для него не было жизни без чести, без права творить, без своего места на земле. Потеряв честь, он терял бы и имя, и прошлое, и будущее — он продал бы и саму жизнь.
Стихотворение, как и все, что создал Мандельштам, богато средствами художественной выразительности. Особенно много в нем пронзительных метафор, каждая из которых заменяет собой целое философское рассуждение. С их помощью емко и красноречиво передает поэт свои чувства: «чаши на пире отцов», «мне на плечи кидается век-волкодав», «запихай меня лучше, как шапку, в рукав жаркой шубы сибирских степей», «кровавых костей в колесе», «чтоб сияли всю ночь голубые песцы». Особенно образно передают мысль автора сплетенные воедино метафора «запихай меня лучше, как шапку» и метонимия «в рукав жаркой шубы сибирских степей».
У гиперболы «и сосна до звезды достает» свое предназначение. Скорее всего, Мандельштам нарочно преувеличивает нужность Сибири для него, его мечты гипертрофированны, потому что реальность сделала жизнь невыносимой.
В стихотворении читается неравное противопоставление лирического героя власти и установившемуся режиму. Это противопоставление удалось передать Мандельштаму всего лишь одним, но зато каким, красноречивым, образом века-волкодава. Кажется, в этом определении кроется вся суть революции и сталинской диктатуры.
Не только тропы, но и стихотворный размер согласуется с настроением и основной мыслью произведения. Анапест, которым написано стихотворение, сам по себе стремительный и порывистый. Но Мандельштаму и этого оказалось недостаточным, поэтому неслучайным кажется и выбор мужской рифмы, звучащей резко, безапелляционно. Усиливает эмоциональный раздрай и то, что анапест у поэта разностопный, с помощью чего строки как будто рубятся топором. Поэтому стихотворение читается на надрыве, каждая строка — на одном дыхании.
Мандельштам оказался заложником времени, «века-волкодава». Его лирический герой подавлен, сломлен, но не лишен чести. Как много было тех, кого закрутила политическая воронка, и многие так и не смогли выбраться из нее. Но больше всего поражает стойкость непродавших себя. Ведь они были связаны по рукам и ногам, но смогли устоять. Наверное, внутренний стержень держал и Мандельштама. И этим стержнем был исключительный патриотизм и уважение к прошлому.
